Ленский житель
Первые, весьма заманчивые сведения о «великой реке Лене» сибирские казаки получили от илимских тунгусов вскоре после основания Енисейского острога (острог этот был поставлен в 1619 году) Тунгусы сказывали, что «де та река великая…, а ходят де тою рекою суды большие, а колоколы де на них великие есть, и звон де они слышат часто, и из пушек де с тех больших судов стреляют; а какие люди, и которых вер, и из которых земель или государств в которые земли и в государства ходят, и с какими товарами, или воинские люди, того они не ведают,,. А вода де в той великой реке солона, а что де в нее не кинешь, и из нее де мечет вон на берег. Да на той же великой реке есть острог, а на берегу ль де он у той большой реки стоит или на острову, и какие в нем люди или сидячие живут и много ль их и воинские ль люди, того де они не ведают».
Фантастические детали этой любопытной «скаски», хитроумно придуманные тунгусами, вероятно, с целью держать казаков от дальнейшего похода на восток, нисколько не испугали тех. Напротив, «великая река Лена» была открыта уже в первой половине 20-х годов XVII века. Честь этого замечательного географического открытия выпала на долю рядового промышленника Пантелея Демидовича Пянды. 
Он с группой промышлеиников поднялся по Нижней Тунгуске и, попав через Чечуйский волок на Лену, побывал даже в районе будущего города Якутска. Эта экспедиция, проходившая в сложнейших условиях тайги и бездорожья, продолжалась от 4 до 5 лет.
Так произошло открытие огромного края, продвигаясь по которому русские выйдут и к побережью Тихого океана, и на Амур, и на Северо-Восток Азии. Пантелей Пянда проторил дорогу, и вскоре по ней двинулись казаки, промышленники и торговые люди, объединенные общей целью «учинить государю многая и большая прибыль» и не забывавшие в то же время и о собственнных интересах. Этот людской поток, хлынувший вниз по Лене, быстро достиг ее устья, а затем растекся по многочисленным притокам.
Своеобразное комплексное изучение ленской «землицы» шло так быстро, что уже в 1633 году мангазейский воевода Андрей Федорович Палицын смог сообщу приказу Казанского дворца в Москве много новых подробных сведений о бассейне реки Лены. В поданных им «чертеже» и «росписи» воевода излагал подробное описание маршрута на Лену, приводил названия и мест обитания племен, населявших ее бассейн, перечислял ленские притоки и ресурсы восточносибирской тайги. По его словам, «та великая река Лена угодна и npостранна, и люди по ней розных землиц кочевиых и сидячих и соболей и иного всякого зверя много; и как де на ту великую реку Лену укажет государь послати сибирских людей с лишком и велит поставить город или остроги, где пригоже, и велит по той великой реке Лене и по иным рекам новых землиц людей приводити под свою государеву цареву высокую руку и на себя, roсударя, с них сбирати ясак, и государеве казне в том будет большая прибыль и будет та Лена река другая Мангазея».
Московское правительство, занятое в то время «строением» вновь открытых в Сибири земель, восприняло это известие с огромным интересом. Оно сразу же включило Якутию в состав Енисейского уезда, в бассейне Лены стали возводиться остроги, острожки и ясачные зимовья. Среди них главным являлся Якутский острог поставленный в 1632 году енисейским казачьим сотником Петром Бекетовым.
Одновременно с правительственной колонизацией энергично шла и народная. В страну, где было несметное число соболей, лисиц, бобров и горностаев и где, по словам первых «проведывалыциков», местное населеление «в соболях и во всякой дорогой мягкой рухляди цены не знало», явилось множество промышленников и купцов. Через Якутский острог, ставший своего рода «воротами» на Северо-Восток Азии, ежегодно проходили на промыслы и обратно свыше тысячи человек.
Были среди них и Хабаровы — Ерофей Павлович с братом Никифором и племянником Артемием Филипповым, добравшиеся до Лены в 1632 году. Дома, в Устюжие, Ерофей Павлович оставил жену Василису, дочь Анастасию и, кроме того, племянницу, находившихся на его иждивении. Оставив их, как потом он сам причитался, «без приюту», Хабаров, окончательно осел на Лене. Так устюжский крестьянин стал ленским жителем.
Первые шесть-семь лет Ерофей Хабаров часто переходил с одного места на другое. Он побывал всюду: с верховьев Лены спускался до ее среднего течения, Плавал по ее большим и малым притокам. Ему были знакомы и районы устьев Куты и Чечуя, и бассейны рек Киренги, Витима, Олекмы, Алдана и множества мелких притоков Лены. Тайга, раскинувшаяся на огромных пространствах Ленского края, была исхожена им и его спутниками вдоль и поперек. Передвигаясь пешком, на лыжах, верхом на лошадях и оленях, Хабаровы в течение многих лет не знали уюта домашнего очага. Суровую зимнюю пору они проводили в наскоро поставленных зимовьях и шалашах, а нередко им, застигнутым ночью в тайге, приходилось спать прямо на снегу. Проникая в глубь дремучих лесов, где не было населения, они часто голодали и ели «всякую скверну». Много, очень много лишений выпадало на их долю.
И все эти походы Хабаровы совершали без «наказных памятей» государевых воевод, т. е. без понуждени и строгих инструкций властей, на свой риск и страх Хабаров со своими соратниками неутомимо искал все новые и новые «прибыльные» места и промышлял соболя.
Удачный с самого начала промысел помог ему быстро подняться на ноги. «Скликая» наемных охотников _ покрученников, Хабаров находил их без особого труда, ибо «голый как сокол» «гулящий» человек не был peдкостью в новых русских селениях на Лене. Так образовалась у него собственная ватага охотников – своеобразная промысловая артель. Артель эта ходила на охоту или во главе с самим Хабаровым, или же под предводительством его брата и племянника.
Как и все русские промышленники в Сибири, Ёрофей Павлович обычно ловил зверя посредством кула (ловушек-западней), обметов (специальных сетей) «соболиных собак». Местное население, охотившееся прежде с луком, постепенно переняло эти новые, боле добычливые средства промысла.
Интенсивная охота давала возможность получать значительное количество ценного меха. Иногда Хабаров выезжал в сибирские города и обменивал своих соболей на товары, нужные местному населению: бисер, предметы домашнего обихода, хлеб и т. д. Все это завозилось на Лену и продавалось им самим или через помощников тунгусам и якутам. Последние взамен отдавали Xабарову свою добычу.
Таким образом, Ерофей Хабаров, попав на Лену, на ряду с промыслами стал заниматься и торгами. То и другое было выгодным занятием. Дорогие меха и целые соболиные шкурки, и пупки, острецы (кончики хвостов) и мордки, чернобурые и красные лисицы, бобры с лихвой покрывали издержки. Оборотистый помор богател, реализуя пушнину как «промышленную», так и «перекупную».
И вот сбылась давняя мечта Ерофея Павловича — он стал торговым человеком. Так он именовался и в государственных документах, и в частной переписке. «Бьет челом твой государев сирота торговый человек Устюга Великого Ерофейка Павлов Хабаров» — этими словами обычно начинались его челобитные.
Приложение к имени Хабарова звания «торговый человек» отнюдь не было случайным, оно отражало большие перемены, происшедшие в положении бывшего устюжанина. В практике XVII века такое звание присваивалось достаточно состоятельным купцам, торговавшим привозными русскими и «немецкими» товарами, снаряжавшим на соболиные промыслы за свой счет ватаги покрученников.
Однако для нас важна не эта, а другая сторона деятельности Ерофея Павловича. В течение первых шести- семи лет пребывания на Лене он занимался и изучением края. «Ища прибыли государям» и «прибытку» себе, Хабаров узнавал, «какие реки впали в Лену и сколько от которой реки от устья и до устья ходу парусом или греблею», и расспрашивал «про те реки подлинно, как те реки словут, и отколево вершинами выпали». Плавая по притокам Лены и углубляясь в таежные дебри, он допытывался, «какие люди по тем рекам живут». Собирая конкретные этнографические сведения о быте этих народностей, Ерофей Павлович одновременно знакомился с их хозяйственным укладом, интересуясь, «скотные ли люди, и пашни у них есть ли, и хлеб родится и какой хлеб родится, и зверь у них соболь есть ли и ясак с себя платят… и каким зверем».
Чрезвычайно интересовали нашего землепроходца природные богатства края. Этот весьма наблюдательный и сметливый русский крестьянин искал минеральные вещества, железную руду и цветные металлы, драгоценные камни. Особые усилия он направил на поиск соляных озерков: тогда в крае остро ощущался недостаток соли. Поиски эти увенчались блестящим ycпехом. Неутомимый землепроходец стал первооткрывателем знаменитых соляных источников на устье Куты, где сразу же и возник крупный, притом единственный центр обеспечения солью населения всего Ленско-Илимского края в XVII—XVIII веках. Ерофей Павлович обнаружил соляные источники и на реке Вилюе, также сыгравшие большую роль в снабжении Якутии солью.
Все эти «проведывания» новых земель имели orpoмное значение для дальнейшего подъема производительных сил районов Восточной Сибири. Забегая вперед отметим и такой факт: на открытых Ерофеем Павловичем «угожих землях» закладывалась первая русская пашня на Востоке Азии, здесь возникли первые поселения пашенных крестьян. Именно землепашцу и торговому человеку Ерофею Павловичу Хабарову и его отважным сподвижникам принадлежит большая личная заслуга в деле приобщения восточносибирских племен передовой культуре русского народа.
Информация, добытая Хабаровым, беспромедлительно бралась на вооружение Русским государством. «Чертежи», составленные землепроходцами, и «росписи» к ним давали властям возможность организовывать пoxoды служилых и «охочих» людей для привода новых земель и неясачных народов «под высокую царскую руку». Далее, «чертежи» отдельных местностей и схем маршрутов, выполненные на основе «скасок» первооткрывателей, являлись источниками для составлений сводных чертежей Сибири, в которых обозначались не только географические объекты, но и указывались названия местных племен и те или иные виды природных ресурсов.
Уже на первом таком «Чертеже всей Сибири», составленном в 1667 году «по высмотру» тобольского воеводы П. И. Годунова, Восток Азии показан довольно широко. Чертеж 1673 года обобщил ряд новых геогра фических сведений: о землях к северу и востоку от Лены, о реке Вилюе, однако не был свободен и от ряда неточностей. Новые чертежи Сибири, подготовленные в Тобольске и Москве в 70—80-е годы XVII века, содержали еще больше данных о северо-восточной чисти Азии. Но вершиной сибирской картографии XVII века был, безусловно, атлас Семена Ремезова (1698—1700). Включался в него и, «Чертеж земли Якуцкого города» — детальная этнографическая карта всей Северо-Восточной Сибири — от бассейна Лены до Камчатки и побережья Охотского моря и от береговой черты Северного Ледовитого океана до бассейна Зеи.
Все эти труды могли появиться лишь в результате многочисленных открытий якутских служилых и промышленных людей, — открытий, отраженных по горячим следам на «чертежах», в «росписях» и «отписках». К примеру, авторы карт 1667 и 1673 годов первые данные о бассейне Амура почерпнули именно из «отписок» Насилия Пояркова и «опроса» Ерофея Хабарова. Примечательно, что географические открытия Хабарова и других землепроходцев еще во второй половине XVII века стали достоянием западноевропейской науки. Николай Витсен, опубликовавший в 1690—1691 годах карту Сибири, воспользовался сибирскими атласами 1667 и 1673 годов. Первый из них, «годуновский», доставленный в Западную Европу шведским разведчиком Э. Пальмквистом, издал в 1692 году в Данциге Адам Шлейсинг. В XVIII веке в Западной Европе получили признание «чертежи» С. У. Ремезова, с которых снимались и распространялись копии и которые служил первоисточником для многих карт европейских географов. Более того, русскими «чертежами» пользовались авторы разных научных и популярных географических трудов, издававшихся в европейских столицах. Таки образом, сведения о Сибири, собиравшиеся простым русскими людьми, дошли не только до Москвы, но и до стран Западной Европы.
Итак, «проведывание» Ерофеем Павловичем Хабаровым новых земель отнюдь не было продиктовано одной лишь любознательностью. Находясь в далеком крае, он радел о «государевом деле», стремился служить своему народу, России. Вместе с тем он искал богатства, чести и славы, вел дела смело, с большим размахом, и судьба до поры до времени благоволила ему.
Новое направление в деятельности Ерофея Павловича на Лене началось с того, что в 1639 году он подал в Енисейском остроге воеводе Никифору Логиновичу Веревкину челобитную с просьбой разрешить ем осесть на устье Куты для варки, соли и производств опытных посевов. Соответствующее разрешение был получено, и Хабаров обосновался на облюбованном месте, обзавелся домом и хозяйством. Так землепроходец стал жителем Усть-Кутского острожка, через который проходили пути сообщения Ленского края с Западной Сибирью и центром России.
В XVII веке в бассейне реки Куты кочевали оленные эвенки-охотники — налягиры, или ладагиры. Эти «многие тунгусские люди» находились в то время на низком уровне развития и существовали главным образом за счет охоты. В этом-то районе Ерофей Павлович и начал вместе с нанятыми им работниками расчищать и поднимать целину. Опытный посев, произведенный им весною 1640 года, был первым в истории Ленско-Илимского края. Удача сопутствовала Хабарову: Собранный урожай составил несколько сот пудов хлеба. Успех воодушевил пионера ленского земледелия, и и весне 1641 года Ерофей Павлович имел уже около 26 десятин распаханной земли.
Кроме хлебопашества Хабаров занимался на устье Куты извозом — на своих лошадях доставлял через Ленский волок в Якутский острог казенные грузы, не забывая также и о промысле пушнины. Однако другие заботы уже волновали его: на устье Куты Хабаров поставил первую в Восточной Сибири соляную варницу и положил начало разработке минеральных богатств края. Рабочая сила (солевар, подварки, «ярышки» — дроворубы и кузнецы) была наемной. Вываренная в чренах — больших железных сковородах — соль продавалась на сторону. Ерофей Павлович и тут не забывал про «государев интерес» и посылал образцы соли в Енисейский острог для исследования. Эти-то образцы и натолкнули местные власти на мысль о выгодности эксплуатации не соляных ключей, текущих с Ленского волока к Илиму, а соляного озерка близ устья Куты.
Сравнительно крупное хозяйство Хабарова было создано им «своим пожитчишком», накопленным за годы пребывания на Лене. Но вскоре хозяйство это было разрушено по воле первых воевод Якутского , острога Петра Головина и Матвея Глебова, прибывших осенью 1640 года в Илимский острог и проживших здесь до вскрытия реки Лены.
Воеводы получили «наказную память» Сибирское приказа о заведении пашни на Лене для снабженй местного гарнизона хлебом и о поисках соляных ключей. Поэтому обжитое Ерофеем Павловичем место при влекло их внимание, и они «отписали» его на государя. Вскоре здесь уже работал первый в Восточной Сибири соляной завод, обеспечивавший солью весь Ленско-Илимский край. На пашне же, поднятой Хабаровым, были посажены якутские служилые люди, обязанные весь урожай сдавать в казенную житницу.
Затем на устье Куты стали оседать разного рода «гулящие люди». Уже к 1654 году здесь обосновалось 11 крестьянских семей. К концу века дворов стало 21 и обрабатывали крестьяне до 224 десятин земли. Taк в районе старой заимки Ерофея Павловича Хабарова отобранной в казну, возникла целая слобода, представлявшая собой один из важнейших очагов русского земледелия на Лене.
Воеводы, довольные, должно быть, тем, как они легко и быстро выполнили задание правительства, цроследовали в Якутск, а «старый опытовщик», переехавший весною 1641 года на устье реки Киренги, горько жаловался на крутой поступок Петра Головина. В одной из своих челобитных царю он писал: «Петр Головин взял у меня, сироты твоего, что я прежь сего роспахал, усолье Усть-Куты реки з двором и с варницею на тебя, государя, и убытка, государь, мне, сироте твоему, учинил в той пашне и в варнице пятьсот рублев. А опричь меня, сироты твоего, нихто заводу пашенно| во и варнишново не заваживали, а я, сирота твой, в том пашенном заводе от воеводы Петра Головина разорился и одолжал великими долги». Было ясно, чта Ерофей Павлович прав, и Сибирский приказ в 1645 году предписал якутскому воеводе Василию Никитичу Пушкину, посланному на смену Петру Головину, выдать, потерпевшему из государевой казны 500 рублей крупную по тому времени сумму. Деньги, однако, Хлбаровым получены не были.
Устье реки Киренги, куда вынужден был перейти Трофей Павлович, оказалось хорошим местом, с «хлебородной, доброй» землей. И это позволило ему создпть здесь хозяйство даже более обширное, чем на устье Куты. В районе, где кочевали немногочисленные роды эвенков-охотников и где земледелие вовсе не было известно, Хабаров за короткий срок силами наемных работников распахал 60 десятин земли и с большим успехом выращивал злаковые культуры. В крае скотоводства, охоты и рыболовства хлеб являлся выгодной статьей торговых операций, и в этих условиях земледельцу нетрудно было превратиться в хлеботорговца. По дошедшим до нас архивным материалам видно, что усть-киренский новосел снабжал хлебом не только торговых и промышленных людей, но и казну. Известно, что в одном только 1642 году он продал 900 пудов ржаной муки, притом это лишь по сохранившимся данным. Доходы от хлебопашества и промыслов давали ему возможность осуществлять крупные финансовые операции. Как показывают документы, в 1042 году он «имел кабал» на 510 рублей, полуденных от пяти должников.
Однако благополучие Ерофея Павловича продолжалось недолго и на устье Киренги. Первый якутский воевода Петр Головин, отобравший усть-кутскую заимку Хпбарова и вообще снискавший печальную известность в крае своими насилиями и произволом, наложил руку и на его усть-киренское хозяйство. За отказ ссужать деньгами воеводскую казну Ерофей Павлович был брошен в якутскую тюрьму и подвергнут жестоким пыткам. При аресте Головин реквизировал у него 3000 пудов хлеба. Хабаров просидел в тюрьме около двух с половиной лет и был выпущен на волю только во второй половине 1645 года.
Едва придя в себя, Ерофей Павлович вместе со своим братом и племянником с еще большей энергией и настойчивостью принимается за дело. Снова закипела жизнь на берегах Киренги. Здесь строилась мельница! распахивались новые земельные участки. Беспокойному хозяину помогал приказчик Михаил Дмитриевич Пивов.
Окрыленный успехами, Хабаров задумал заселитн устье Киренги новыми землепашцами — выходцами cl Руси. Решив стать слободчиком, он намеревался призывать «охочих людей» на пашню, ссужая их деньгами, семенами, сельскохозяйственным инвентарем. Ерофей Павлович говорил открыто, что у него есть московский указ, что ему велено самому садить в пашню своих крестьян. Планы эти осуществить не удалось, так как Ерофей Хабаров жил на Киренге недолго, до 1649 года. Привлеченный слухами об открытии Даурии, он свернул свое дело и стал во главе большой экспедиции во «Второе Сибирское царство».
Так закончился семнадцатилетний период жизни устюжанина на Лене. Мирные будни хлебопашца он променял на беспокойную жизнь походного атамана. B 1649 году, когда Ерофей Павлович покидал устье Киренги, здесь жили 20 крестьянских семей, занимавшихся земледелием. То были последователи «старого опытовщика», пионеры ленского земледелия. Дорогу им проторил Хабаров.
Вслед за ними на берегах Киренги осядет немало • гулящих» и промышленных людей. Уже в 1699 году в этом районе насчитывалось не менее 120 крестьянских семей, обрабатывавших около полутора тысяч десятин земли. Центром его являлся Усть-Киренский острожек, за рублеными стенами которого возвышались добротно построенные амбары, лавки, церкви. В острожке кроме казаков проживали посадские и торговые люди. Возле острожка находились строения Троицкого монастыря. Словом, на месте, где когда-то стояла одинокая заимка Ерофея Хабарова, выросла оживленная слобода — крупный центр земледельческой культуры на Лене.
(продолжение следует)