Второй поход на Амур
Ни Дмитрий Францбеков, ни Ерофей Хабаров не стали ждать ответа из Москвы, который можно было получить лишь через два-три года. Хабаров сразу же по приезде объявил новый набор в даурский поход. Желающих оказалось на этот раз больше, чем прежде, из них было отобрано 117 «охочих людей». На «подъем» их Хабаров израсходовал четыре тысячи рублей. Столь большой суммы у него не могло быть, поэтому он вновь воспользовался широким кредитом, предоставленным Францбековым как из казенных, так и из собственных средств. Воевода, охотно вкладывая свой капитал в предприятие Ерофея Хабарова, рассчитывал вернуть его с лихвой. Понимая огромное политическое значение экспедиции, Францбеков назначил Хабарова «приказным человеком» Даурской земли. С той же целью вместе с «охочими людьми» был отправлен 21 казак под начальством Третьяка Чечигина.
Францбеков дал Хабарову весьма любопытное задание: привести «князя Богдоя» в русское подданство. Дело в том, что во время первого похода Хабарова дауры сообщили ему о существовании «князя Богдоя» — маньчжурского хана. В «наказной памяти» от 9 июля 1650 года, данной Хабарову, Францбеков обязывал его отправить к Богдою посольство, с тем, чтобы «князь Богдой с родом твоим и с племенем и со всеми улусными людьми был под государевою нашего царя и великаго князя Алексея Михайловича всеа Руси высокою рукою в холопстве».
Посланники должны были доставить и грамоту Д. А. Францбекова «князю Богдою», составленную в тот же день, 9 июля, и сказать ему «милостивое жаловальное слово, чтоб ты, князь Богдой, был под его государя нашего царя и великого князя… высокою рукою в вечном холопстве со всем своим родом и сыными даурскими князи», ибо «государь наш царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Русии силен и велик и страшен, многим царям и государям и великим князьям повелитель и государь… и от ево, государскаво, ратнаво бою нихто стоять не может». В грамоте подчеркивалось, что посланники пришли «не для бою», а для «жаловального слова», и что если он, князь Богдой, добровольно не примет подданство, то наш царь, хоть и «праведен и кровей ничьих не искатель», пошлет большое войско для смирения его «ратным боем».
Ерофей Хабаров, облеченный званием «приказного человека» и получивший большие полномочия, пробыл в остроге недолго. Он выступил из Якутска в первой половине июля 1650 года и осенью того же года прибыл на Амур. С радостью встретили его соратники, засевшие на берегу Амура, значительно ниже устья реки Урки и под стенами городка зятя Шилгинея «князца» Албазы. Жили они здесь в острожке, поставленном ими после неудачного штурма Албазина.
Прибытие подкрепления к русским вызвало панику среди жителей Албазина, и они поспешно оставили его. В городке, занятом без боя, хабаровцы нашли много продовольствия, в том числе хлеба, и, укрепив городок, прожили здесь до лета 1651 года.
И течение зимы 1650-51 года «охочие люди» и казаки, имея базу в Албазине, первом русском остроге в Приамурье, совершали походы вниз и вверх по Амуру. И все же ясака удалось собрать немного, он был отправлен в Якутск 25 марта 1651 года вместе с доверенными лицами, в числе которых находился и племянник Ерофея Павловича Артемий Филиппов Петриловский.
Доверенные Хабарова повезли в Якутск и его «отписку» о том, что, «по подлинным расспросным речам», «князя Богдоя», оказывается, как такового нет, а есть «земля Богдойская», правит которой какой-то Шамшакан. Поэтому 27 июля 1651 года в Якутске была напитана новая «наказная память» Хабарову, обязывавшая его снарядить посольство из восьми служилых людей во главе с Третьяком Чечигиным уже не к Бог- 1410, а к Шамшакану. «Наказную память» получил и сам Третьяк Ермолин Чечигин.
В то время в Москве еще смутно представляли себе военно-политические характеристики Цинской империи, а в Якутске полагали, что загадочный Шамшакан — князь примерно такого же ранга, как Лавкай или Албаза.
А между тем служилые и «охочие» люди с приближением весны стали строить дощаники и струги, ковать якоря. 2 июля 1651 года они оставили Албазин и поплыли вниз по Амуру. 3 июля прошли мимо сожженного недавно городка «князца» Дасаула. Дня чере два-три достигли сильно укрепленного городка «князца» Гуйгудара и взяли его штурмом после продолжительной осады.
У стен этого городка произошла первая встреча русских с маньчжурами, наблюдавшими со стороны за xодом сражения. После боя, на следующий день, маньчжуры послали к Хабарову своего представителя. Переводчика у казаков не было, и только с помощью «даурских баб» с трудом удалось понять смысл сказанного маньчжуром: их царь велел с русскими не драться а «свидеться честно». Хабаров ему «честь воздал и подарки государевы давал» и отпустил «в свою Богдойскую землю».
В городке Гуйгудара отряд простоял более шести недель. Затем, оставив городок, дня через два казаки подошли к пустовавшему Банбулаеву городку, вокруг которого желтели поля несжатого хлеба. Было решено здесь обосноваться, и Хабаров стал было продавать своим товарищам сельскохозяйственные орудия, взятые им в Якутске. Однако слухи о богатых землях на Зее позвали в дорогу, и ватага во второй половине августа 1651 года снова понеслась вниз по Амуру.
Через три дня, миновав несколько поселений выше и ниже устья Зеи, в том числе улус «князца» Кокурея также покинутые жителями, хабаровцы добрались до городка «князца» Толги, построенного, по словам местных жителей, будто бы людьми всей Даурии. Городок действительно оказался сильно укрепленным, он бы обнесен двойными стенами и окружен тройным рвом.
Но людей в нем находилось мало, а «князцы» Туронча с братьями и Толга пировали в окрестностях, так что городок был взят без боя. Затем были пленены даурские «князцы», которые изъявили полную покорность, дали 60 соболей и присягнули вносить ясак впредь «по вся годы».
Решив здесь осесть, казаки укрепили городок и начали подумывать о заведении пашни. По решению казацкого круга («и яз, приказной Ярофейко, посоветовав и с ратными людьми, служилыми и вольными казаки») пленные были отпущены без выкупа, «и велели им жить без боязни, и они жили в тех своих улусах у города с нами за един человек, и корм нам привозили, и они к нам в город ходили». Казалось бы, добрые отношения с местным населением начали налаживаться.
Однако 3 сентября дауры неожиданно «на кони свои высели все и с ясырями из улуса все побежали». Улус опустел. Оставаться здесь не имело смысла, и Ерофей Хабаров 5 сентября приказал плыть дальше.
За Толгиным городком кончались владения дауров м начинались земли тунгусоязычных гогулей и дючеров. Наталкиваясь на сопротивление родоплеменной верхушки, не желавшей уступать часть своих доходов московскому царю, казаки поступали по законам военного времени: брали заложников, захватывали скот и делили его между собой, а эти действия вновь вызывали противодействие местных жителей.
Миновав устья Сунгари и Уссури, на исходе сентября отряд остановился в земле ачанов на левом берегу Амура, значительно ниже устья Уссури, неподалеку от того места, где теперь расположен Комсомольск-на-Амуре. Здесь, в центре большого улуса, Хабаров заложил Ачанский город, в котором отряд и пpoвел зиму 1651/52 года. Попытка ачанов и дючеров овладеть крепостью, предпринятая в начале октября 1651 года, не удалась. Хабаров стал посылать своих людей в улусы для сбора ясака, и местное население вскоре, по правовым нормам того времени, было приведено в русское подданство.
Казалось бы, ничто не предвещало беды. Но вот рано утром 24 марта (2 апреля) «сверх Амура реки славные ударила сила и ис прикрыта на город Ачанской», «сила богдойская, все люди конные и куячные». Более чем двухтысячное маньчжурское войско было вооружено пушками, скорострельными пищалями и петардами. Командовал им военачальник Хайсэ. Одним из мотивов, побудивших маньчжуров совершить вооруженное вторжение в Приамурье, являлось то, что русская политика в крае была успешной и привлекала к Русскому государству все большее число представителей и местного населения. Маньчжуры справедливо страшились, что примеру таких даурских и эвенкийских вождей, как Гантимур, Туйдохунь и Бойгонь, добровольно перешедших со своими людьми к русским, могли последовать другие племена и народы не только Верхнего Амура и его левобережья, но и правобережья Амура, т. е. района современного Северо-Востока. Это поставило бы маньчжуров перед лицом серьезной угрозы в этом обширном крае и могло повлиять на положение Цинской династии во всем Китае.
Едва маньчжурское войско подступило к стенам Ачинска, как казачий есаул Андрей Иванов забил треногу: «Братцы казаки! Ставайте наскоре и оболокайтесь в куяки крепкие!» Нападение оказалось столь внезапным, что некоторые казаки бились «в единых рубашках». В ходе сражения наступил критический момент, когда «богдойцы» сделали пролом в остроге и через те «проломные стены» ворвались в городок. В тот момент «богдойский» князь Исиней стал кричать своим поинам: «Не жгите и не рубите казаков, емлите их, каиков, живьем!» Русские было уж «промеж собою прощались». И тут громко прозвучали призывные слова Ерофея Хабарова и Андрея Иванова: «…И помрем мы, казаки, все за один человек против государева недруга, а живы мы, казаки, в руки им, богдойским людем, мы, казаки, не дадимся!» Это обращение подняло дух казаков. На проломное место они прикатили «пушку большую медную» и начали бить по врагу в упор. Били они и «из иных пушек железных» и «из мелково оружия». Маньчжуры, не выдержав, отступили от острога, а казаки, «156 человек в куяках», предприняли смелую вылазку в маньчжурский стан. «И нападе на них, богдоев, страх великий божий… — сообщал позднее Хабаров в Якутск, — покажися им сила наша несчетная, и все достальные богдоевы люди прочь от города и от нашего бою побежались врознь». Вооруженное вторжение маньчжуров в русское Приамурье было успешно отражено.
Ачанская победа знаменательна и тем, что отряд Хабарова, уступавший по численности маньчжурскому войску десятикратно, потерял убитыми только десять человек, ранено же было 78 человек, «и те все от ран оздоровили». Маньчжуры же оставили на поле боя 676 погибших воинов. Трофеи достались казакам богатые: 830 лошадей с хлебными запасами, 17 пищалей скорострельных, 2 железные пушки, 8 знамен. «Переиманы языки».
Дождавшись весны, Ерофей Хабаров оставил Ачанский город и 22 апреля 1652 года стал подниматься вверх по Амуру.
В середине мая отряд встретился с партией казаков, плывшей ему навстречу по Амуру. Ерофей Павлович узнал, что отправленные им 25 марта 1651 года с ясаком Третьяк Чечигин, Дружинка Попов и Артемий Филиппов Петриловский прибыли в Якутск 29мая. Попов был послан в Москву с воеводской «отпиской», излагавшей донесения Хабарова, Чечигин же и Петриловский набрали 110 «охочих казаков», к которым присоединились 27 служилых людей. Все они получили «государево жалованье» и прибыли на Амур в начале сентября 1651 года. Не застав Хабарова в Албазине, казаки остановились на зимовку в Банбулаевом городке.
Среди прибывших не оказалось Ивана Нагибы и его 27 казаков. Посланный вниз по Амуру на поиски Хабарова, отряд этот разминулся с Ерофеем Павловичем и был вынужден выйти в Амурский лиман, а затем и в Охотское море. После долгих странствий и многих приключений Иван Нагиба «с товарищи» вернулся в Якутск, преодолев тысячи километров по Амуру, Охотскому морю и Охотскому побережью.
Объединенный отряд землепроходцев продолжал подниматься вверх по Амуру, делая остановки в пути и совершая отдельные вылазки в улусы. Зимовать остановились 1 августа 1652 года на правом берегу Амура против устья Зеи, в улусе «князца» Кокурея. Здесь решили строить город. Однако непредвиденные события нарушили эти планы. Уже давно среди «голытьбы», набранной Хабаровым в свой «полк», зрело недовольство. Амур действительно, как и говорил Хабаров, оказался богат и рыбой, и зверем, и птицей, и добрыми пашенными угодьями, разве что серебряных гор здесь не было. Но частые переезды с места на место, опасные «посылки» в «немирные» селения не давали возможности казакам осесть где-либо и, помимо «государева дела», заняться промыслами, земледелием, торговлей с местным населением. И вот 1 августа гнев и возмущение значительной части отряда прорвались наружу. Казаки во главе со Степаном Поляковым и Константином Ивановым обвинили Ерофея Хабарова в том, что он «постоянства не делает… ни в Даурской земле, ни в Дючерской земле, города не ставит и аманатов теряет, даурских и дючерских князей небрежением и нерадением, а государеву казну продает… От того, себе ты, приказной человек Ерофей Хабаров, корысть получаешь велику, и мы, государевы холопи твои, подымались из Якутского острогу и промыслов своих на своих подъемах, и будучи мы, холопи твои государевы, с ним, Ярком, на твоей государевой службе задолжали».
Выслушав ответные обвинения Ерофея Хабарова в «воровстве», 132 казака захватили часть судов и ушли в низовья Амура служить государю отдельно. Здесь, среди Гиляцкой земли, они поставили острог с башнями, взяли аманатов и приступили к сбору ясака. На это продолжалось недолго: 30 сентября под стены острога явился Ерофей Хабаров и поставил зимовье напротив. Острог был взят после осады в середине октября и в феврале 1653 года сожжен, сторонники Полякова и Иванова жестоко наказаны: биты кнутами и батогами (некоторые от ран померли).
Перезимовав в четвертый раз на Амуре, в мае 1653 года Ерофей Хабаров поплыл вверх по реке.
25 августа 1653 года к устью реки Зеи, где остановился отряд, прибыл уполномоченный царского правительства московский дворянин Дмитрий Иванович Зиновьев и с ним 330 служилых и «охочих» людей (150 человек из Москвы, остальные с «розных понизовных сибирских городов»). Зиновьеву было поручено подлинно «разведывать про Даурскую землю» и «про Китайское государство… сколь далече от Даурския земли и как к нему путь», «всю Даурскую землю досмотреть и ево, Хабарова, ведать», сказать даурским князцам «государево милостивое слово» и приготовить вся необходимое для войска, которое предполагалось отправить в Даурию под начальством окольничего И. Лобанова-Ростовского (вскоре план этот был оставлен).
По прибытии Д. И. Зиновьев роздал привезенные от царя награды: Хабарову — червонец золотой, служилым людям — новгородки, «охочим людям» — московки. Этот акт означал официальное одобрение действий отряда Ерофея Хабарова на Амуре. Однако от должности «приказного человека» Хабаров был отстранен. Свою роль в этом, возможно, сыграл иск окольничего П. Ф. Соковнина к Ерофею Хабарову и брату его Никифору «в займах… в 2100 рублей». Еще год назад, 30 июня 1652 года, служилому человеку Никите Прокофьеву, отправлявшемуся на Амур, вменялось в обязанность «дать на поруки» Ерофея Хабарова, «что им, Ярку, ехать в Якуцкой острог, как минетца даурская служба, а Никифорка Хабарова привезть за приставом ему, Никитке, с собою вместе в Якутской острог».
В довершение всего служилые и «охочие» люди подали изветную челобитную на Ерофея Хабарова, обвиняя его в притеснениях подчиненных и туземцев, в нерадении государеву делу и в частном наживательстве (тут припомнили, как Ерофей Хабаров на стоянках занимался курением и продажей вина и пива, как он по высокой цене продавал снаряжение, сельскохозяйственный инвентарь и т. д.). Зиновьев, получив челобитную н опросив казаков, решил везти с собой в Москву Ерофея Хабарова, Степана Полякова и Константина Иванова, а «приказным человеком новые Даурския земли» назначил служилого человека Онуфрия Степанова Кузнеца и дал ему от себя «наказную память», велев «с радением» взимать ясак.
Зиновьев, согласно данному ему поручению, расспросил «иноземцев и Ярка Хабарова с товарыщи» о новой Даурской земле и о Китае. Он сказал «государево милостивое слово» даурским киязцам. Последние «били челом» царю Алексею Михайловичу, «чтоб государь пожаловал, своим государевым служилым и охочим людей воевать и грабить их не велел, а они, иноземцы, государю ясак с себя по всей мочи платить учнут, и быти под его государскою царьского величества высокою рукою в вечном холопстве ради, только б государь пожаловал, велел их оберегать от богдойского царя Андри-кана».
Зиновьев решил и вопрос об отправке посольства к «богдойскому и никанскому (т. е. китайскому) царям» с предложением принять им русское подданство (Хабаров сделать это не успел). 14 сентября он отправил в дальний путь четырех служилых во главе с Т. Е. Чечигиным: Василия Панфилова, Ивана Шипунова, Василия Иванова и Томила Васильева, с тем, чтобы «богдойский и никанский цари» «с своими землями были под государевою царевою и великого князя Алексея Михайловича всеа России самодержца высокою рукою в подданстве навеки неотступно и ему, великому государю, служили».
Устроив амурские дела, Зиновьев в середине сентября выехал в Москву вместе с частью отряда (150 служилых людей), Ерофеем Хабаровым и его «оппонентами», соболиной казной и ясачными книгами.
Так закончилась служба смелого землепроходца на Амуре.
Ерофей Хабаров пробыл на Дальнем Востоке около четырех лет и плавал по Амуру с верховьев до низовьев. «Подымаясь собою в поход без государева жалованья», он положил много труда для присоединения Приамурья к Русскому государству. Местные «князцы» однако, неприветливо встретили русских и вначале оказали им сопротивление. Обстоятельство это явилось основной причиной крутых мер, к которым был вынужден прибегать «приказной человек» Ерофей Хабаров. В этой связи нелишне напомнить официальные указания Москвы сибирским служилым людям: «Прежде уговорить (местные племена) ласкою, всякими обычаи, чтоб ласкою и приветом уговорить и к шерти привести на том, что им быть под государевою царевою высокою рукою и ясак с себя платить, а будет никоторыми мерами тех непослушников уговорить будет немочно, а вперед от них чаять будет какого дурна, и тех непослушных людей велеть смирять войною».
Так гласила и «наказная память», полученная Ерофеем Хабаровым от Дмитрия Францбекова. Все это было вполне в духе той эпохи.
Ерофей Хабаров, основную задачу своей экспедиции видевший в присоединении Приамурья к Русскому государству, одновременно пытался распространить русское земледелие на Амуре. Он всячески склонял якутских воевод к переселению крестьян на Амур для заведения пашни и в 1650 году специально привозил в Якутск образцы даурских хлебов. Но что реально мог сделать якутский воевода, занятый прибором «охочих людей» на ленскую пашню, которая тогда только нарождалась и которая развивалась чрезвычайно медленно, особенно в бассейне Средней Лены? Отсутствие притока вольных переселенцев, сказывавшееся на развитии земледелия на Лене, ставило и здесь преграды, и Францбеков ограничился лишь очередной «отпиской» в Москву с сообщением о наличии многих пашенных мест во вновь открытой стране.
В этих условиях Ерофей Хабаров сам решился взяться за дело и во время своего пребывания в Якутске ранним летом 1650 года, получив от казны в порядке ссуды сельскохозяйственный инвентарь, «сговорил» с собой 20 крестьян. Крестьяне эти с инвентарем, продовольствием и семенами были оставлены им в районе Тугирского волока для производства опытных посевов. Но места здешние оказались «каменными», и крестьяне вскоре были переведены в Албазин. Во время зимовки в Албазине Ерофей Хабаров попытался заселить район устья Урки, покинутый соплеменниками «князца» Лавкая. Тут его тоже постигла неудача, поскольку охотников не нашлось, и Хабаров вынужден был оставить там четырех своих кабальных людей. Эти первые попытки заведения на Амуре русского земледелия не пропали даром, ибо позднее дело Хабарова продолжили его последователи. Уже в 60—80-х годах XVII века русские крестьяне и промышленники распахивали в районе Албазина многие сотни десятин земли,
Имел Хабаров последователей и в закреплении Приамурья за Русским государством. Его ратные люди остались на великой реке, осталось и все снаряжение —«государев наряд» и «железная рухлядь», приобретенные им же. Осталась и часть служилых людей, прибывших с Зиновьевым. Всего там собралось до 540 человек.
Во главе их был поставлен служилый человек Онуфрий Степанов Кузнец. Хотя он и жаловался, что Зиновьев назначил его «в неволю», но все же оказался на высоте своего положения и все делал «по совету с войском». Помощником его стал племянник Хабарова Артемий Петриловский.
18 сентября 1653 года, после отъезда Д. И. Зиновьева, отряд О. Степанова Кузнеца с устья Зеи поплыв вниз по Амуру к устью Сунгари. Русским надо было запастись хлебом на зиму, заготовить лес для строительства судов.
Зиму 1653-54 года казаки провели в Дючерской земле, «не доплыв Гиляцкие земли». Живя здесь, собирая ясак, а с наступлением весны поделали «суды большие и струги» и поднялись выше по Амуру.
20 мая, достигнув устья Сунгари, пошли вверх по реке, думая «приводить неясачных дючерских мужиков под государеву цареву высокую руку», и попутно сделать запас хлеба. Но 6 июня их встретило большое маньчжурское войско «со всяким огненным стройным боем, с пушки и пищали». Началась жаркая схватка «па суше и на воде в стругах». Одолеть маньчжуров не удалось. Отряд вернулся на Амур и продолжил плавание вверх по реке.
Зиму 1654-55 года казаки решили провести на правом берегу Амура, у устья реки Кумары (современная Хумаэрхэ). Здесь 2 ноября они начали строить острог «стоячей», известный под названием Кумарского. Его сильно укрепили. По углам вывели быки, стены изнутри засыпали хрящом, сделали нижний и верхний «бои» для ружей и пушек. Выкопали «колодезь» глубиной в шесть саженей, поставили козлы железные для освещения (зажигали смолу), кадки для кипятка против «навального приступа». Вокруг острога вырыли ров глубиной в сажень и шириной в две сажени. За рвом вбили в землю «чеснок» в два ряда — первый деревянный, второй железный.
И вдруг днем 13 (23) марта 1655 года острог окружило десятитысячное маньчжурское войско с разноцветными знаменами. Маньчжуры были хорошо вооружены, имели пушки, пищали и «всякие приступные мудрости», но взять острог штурмом они не смогли, хотя и держали его в осаде три недели. «Богдойцы» неоднократно били по острогу из пушек, пускали «огненные заряды для зажегу», подходили к укреплениям на диковинных телегах со щитами, лестницами, баграми железными, со смолой и соломой. И все же в конце концов огромное войско, которым командовал фудутун Минъандали, было вынуждено отступить в район Мукдена.
Память о героическом кумарском «осадном сидении» долго жила в Сибири, переходя из поколения в поколение потомков отважных амурских казаков. Как и ачанская победа, успешная оборона Кумарского острога навсегда вошла в историю ратного искусства России.
Отразив нашествие «богдойцев», казаки закрепились в Кумарском остроге. Здесь они провели зимы 1655-56, 1656-57 и 1657-58 годов. Летом на судах ходили вверх и вниз по Амуру, Сунгари и Уссури, взимая ясак.
И в эти годы на Амур двинулись сотни русских людей. «Поход в Приамурье Е. Хабарова, действовавшего по официальному наказу якутского воеводы Д. Францбекова, — пишет исследователь В. А. Александров, — способствовал массовому переселению на Амур русского населения из Енисейского, Красноярского, Илимского и Якутского уездов, которое приняло систематический характер… С массовом характере переселенческого движения свидетельствуют данные 1655 г., когда после народного восстания в Прибайкалье на Амур ушло более 300. промышленных и гулящих людей, крестьян и служилых людей». Перечень этих «уходов» можно было бы продолжить, однако мы просто сошлемся здесь на сибирского историка П. А. Словцова, который «на основании не сохранившихся до нас сведений считал, что на протяжении 50-х годов на Амур ушло по меньшей мере полторы тысячи человек». С каждым годом Приамурьe все увереннее обживалось русскими людьми, нашедшими здесь вторую родину. В 1656 г. в Нерчинске обосновался А. Ф. Пашков, назначенный воеводой в Приамурье, и, таким образом, Нерчинск стал центром нового обширного воеводства.
Однако летом 1658 года отряд О. Степанова Кузнеца, возвращаясь после зимовки в нижнеамурском Куминском острожке «вверх по Амуру реке в судех для государева ясачного збору и для проведыванья воеводы Офонасья Пашкова», был остановлен ниже устья Сунгари, у Корчеевской луки, маньчжурской флотилией «в 47 бусах с вогняным боем, с пушками и с пищальми». В завязавшемся сражении погибли О. Степанов Кузнец и 270 его соратников. Спаслись лишь 95 казаков, сплывших вниз по Амуру «к морю», да 180 служилых людей во главе с Климом Ивановым, посланных накануне в разведку. Но до Якутска, Нерчинска и Илимска добралось всего около двухсот человек.
И все же после разгрома отряда О. Степанова Кузнеца положение в Приамурье отнюдь не изменилось в пользу маньчжуров. Как справедливо писал академик Д. Л. Нарочницкий, в результате походов Хабарова и Степанова «весь Амур до Татарского пролива и земли к востоку от Аргуни до Большого Хингана вошли в российские владения», а «ясак взимался до самого моря».
Это никак не устраивало маньчжурских правителей Китая. Будучи не в силах вытеснить русских с Амура, они задумали лишить их продовольствия и ясака, приступив к насильственному переселению коренных жителей в долины рек Хурхи и Нонин. В 1654 году маньчжурские военачальники угнали значительную часть дауров, в 1656 году — гогулей и дючеров. Но выселить всех аборигенов со Среднего Амура им не удалось, хотя «богдойцы» крайне жестоко обращались с ними, «житла и юрты» дотла сжигали и разоряли.
Дауры, гогули и дючеры терпели лишения на чужбине, и, не выдержав притеснений маньчжурских властей, при первой же возможности возвращались в родные места. Так, например, поступил эвенкийский «князец» Гантимур, прикочевавший на Шилку со всем своим родом. Он вновь принял российское подданство, и ему был дарован княжеский титул. «Историческая роль Русского государства на Дальнем Востоке в этот период заключалась в том, что оно защитило народы Приамурья от маньчжурского разбоя и дальнейшего насильственного сгона с родных мест».