Семейные предания. Комсомольск-на-Амуре.

Семейные предания. Комсомольск-на-Амуре.

   Семейные предания. Комсомольск-на-Амуре.Какой город?

   Да… – дед выпустил колечко дыма – …неужели вам в школе не рассказывали про Комсомольск-на-Амуре?

   Ну, что-то рассказывали. Про авиационный завод, про то, как там зеки сидели.

   Да уж… – дед опечалился. Самое главное-то вам и не рассказали. Не просто город строили. Понятное дело, сталинские годы, зеков там тоже хватало. Но город не они поднимали. Другие люди. С полетом в душе. Решили они построить самый лучший город на земле. Город будущего, где жили бы молодые люди, любили бы друг друга, детей растили; город-счастье.

Вот такую мечту и решили создать на нижнем Амуре. Место выбрали красивое,

Семейные предания. Комсомольск-на-Амуре.

река привольная, луга, поля. Вокруг города сопки до горизонта. Люди со всей страны туда ехали стро­ить город мечты. Вот и твой прадедушка, мой отец поехал строить город мечты. В палатках сначала жили. Строили судостроительный завод. Потом в деревянных бараках. А там и проспекты стали возво­дить, дома строить. Там отец и мою маму встретил. Она хетагуровкой была.


   Кем-кем? А я думал, что она украинка.

   Конечно, украинка. Из города Винница. А хетагуровками называли женщин-работниц, которые ехали на отдаленные стройки. Вот и мама приехала после педагогического училища. Сначала-то ей и дела осо­бого не было. В конторе работала. А потом и школу открыли. Стала она там ребятишек учить писать и читать. Однажды рабочие к ним в школу приехали – помогать обустраиваться. А отец был тогда мас­тером цеха. Вроде как главным среди них. Тут они и познакомились. Стали в клуб вместе ходить, в библиотеку.

   А клубы там сразу строили? И в библиотеку-то зачем они ходили?

   Семейные предания. Комсомольск-на-Амуре.Смешной ты. Все вы смешные. Клубом в те годы назывался такой же барак, что и вокруг. Может, немного попросторнее. Там в самой большой комнате каждый вечер танцы устраивали, а по выходным кино показывали. В других комнатах кружки были – люди учились петь, рисовать, танцевать. Кто чему хотел, тому и учились. Но, главное, конечно, для молодежи было то, что танцы там устраивали. А библио­тека в те годы была… как сказать-то… как сегодня в Платинум-арену сходить на хоккей, или на концерт в филармонию. Там люди вместе стихи читали, журналы новые. До знакомства с Марией Фоминичной отец больше технические журналы любил читать, по специальности. Так она его приохотила стихи читать. А там и повести. Я помню, как отец меня в люльке качал и колыбельную пел из «Евгения Онегина». То есть слова оттуда, а музыку – сам что-нибудь придумывал.

   Ну, словом, повстречались они, да и поженились. Был у мате­ри ухажер, бригадир строителей. Ох, он и переживал. Мама расска­зывала, как пришла к нему в барак и говорит: все, выхожу замуж за Кузьму. Тот аж взвыл: как? Почему? А она ему просто так: люблю его потому что. Так тот потом всю жизнь ей письма писал. Говорил, что она одна у него любовь. С той грусти бросил он строительство. Стал стихи писать. Хорошим поэтом стал. Отец часто смеялся, что мама ра­зом осчастливила двух людей. Одному дала семейное счастье, а дру­гому – призванье в жизни. Вот так они и поженились.

   Дали им комнату в кирпичном доме на улице Кирова. Она тогда пер­вая была, как сказать, городская. Дома – пятиэтажки. Там и я родился, и сестра моя, твоя баба Клава. Конечно, комната – это не хоромы цар­ские, но жили мы радостно и дружно. Мы с сестрой росли помалень­ку. Отец получил новую должность. Стал инженером. Мама была заву­чем в школе. Уставали они, конечно, очень. До сих пор помню: вечер уже поздний, мы с сестрой в кроватках лежим, а мать за столиком под абажуром тетради проверяет.

   Семейные предания. Комсомольск-на-Амуре.А ведь все равно времени для нас находили – и читали мы все вместе дома вслух книжки хорошие, и с отцом по выходным гулять ходили, и на природу ездили, рыбачили. Раз даже в Москву всей семьей поеха­ли в отпуск. Тогда это было, как на Луну слетать. Там нас, мелких, мать в театр водила. Что смотрели, уже не помню – лет-то прошло сколько? Помню только огромный зал, красивый, как в сказке. И люди кругом праздничные, нарядные. Какие-то торжественные. Так тогда в театры ходили, а потом долго-долго вспоминали и пересказывали.

   А потом пришло горе. Война пришла. Вроде бы и готовились к ней. И ждали, а все равно, как гром среди ясного неба. Мобилизация, кар­точки. Слезы женские. У отца бронь была. Его, как ценного работни­ка, на фронт брать не хотели. Только он настоял.

   А как же вы и жена?

   Так за нас он и шел драться. За нашу жизнь, чтобы всякие уроды в нее своими сапогами не лезли. Вот и пошел он на фронт. Сначала в школу военную, на офицера учиться. А через год и в окопы, как раз под Сталинград. Дальневосточники тогда всю битву и спасли. Наша это победа, Дальневосточная. Только и полегли на Волге тысячи и ты­сячи. Собой победу вымостили. Костями своими. Тогда отец живым вышел. Хотя и ранили его. Писем долго не было. Мать аж черная хо­дила. Потом, помню, как-то возвращается с работы. А в ящике треу­гольник фронтовой – тогда так письма складывали. Она нас посадила за стол. Погладила. Письмо на стол положила, а открывать боится. Может, там радость, а может и горе. Так и сидели почти час. Она мол­чит, и мы молчим. Потом открыла и как вскочит, и давай кружиться по комнате! Нас целовать… Письмо было из госпиталя – жив отец. Только легко ранен.

   Как это – легко?

   Семейные предания. Комсомольск-на-Амуре.Уж не знаю. Только мама так говорила. Я еще тогда и читал через пень-колоду. Да и взрослых писем мне не давали. Потом узнал, что прострелили ему ногу. Кость задели. Вот, видишь треугольник жел­тый? Это – фронтовое письмо и есть. Мать все письма отцовы сбе­регла. Только немного их было. Вот это, что сорок четвертым годом датировано, – оно и последнее. Уже победой пахло. Наши фашистов гнали. Отец писал, что скоро возьмут Берлин, расстреляют Гитлера, и войне конец. Не дожил. В самом начале сорок пятого во время на­ступления в Венгрии его и убили. Там и лежит он – мой отец, твой прадедушка. Один раз, много лет назад, довелось мне быть на его мо­гилке. Приехал я тогда отцу поклониться, да горсть земли родной на могилку посыпать. Так и до сих пор помню. Да уж, что там…

   В мае сорок пятого, когда люди победу праздновали, мама дома си­дела перед отцовской фотографией. Даже плакать не могла. Просто сидела, смотрела и гладила глянцевую бумагу… Вот такая у нас неве­селая история получилась.

   Деда, давай это пропустим. Дальше-то как?

   Да уж, внучек, не грех такую печаль и пропустить. Только забывать нельзя. Он же всех нас спас. Он, и такие, как он…

   У деда навернулась слезинка.

   Стар стал. Сентиментален. Вот и сейчас вспомнил мамино горе. Да и наше.

   А дальше-то как?

Оставить комментарий

Ваш email не будет опубликован. Обязательные поля отмечены *

Вы можете использовать это HTMLтеги и атрибуты: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <strike> <strong>