Семейные предания. На Дальний Восток приехал мой дедушка. Тебе он, получается, прап­радед. Приехал на корабле Добрфлота.

   Так он моряк был?

   Ага, моряк… крестьянский. Крестьянином он был. Землю пахал на Ук­раине. Только земли там было мало. Ни хлеба не вырастишь, ни скотину не прокормишь. Вот люди и ехали на Дальний Восток, на вольные земли. У кого деньги водились, те на свои кровные и ехали. Им потом льготы большие давали. От рекрутской повинности освобождали, налоги не брали. Лошадей и инвентарь крестьянский по дешевой цене продавали. И селились они там, где хотели, где земля была свободная. А если денег совсем нет, тогда государство помогало. Конечно, и льгот у таких пере­селенцев было намного меньше. Да и селились они там, где начальство прикажет. Только земли и таким переселенцам хватало. Если работящий человек, то быстро выправлялся, выходил в люди. А если лентяй… что ж, наша земля ленивых не любит. Такие быстро убегали обратно.

   А Добрфлот – Добровольный флот – назывался так потому, что его не государство создало, а сами люди, на добровольные пожертвования. Собрали деньги, кто и сколько мог, и построили корабли. Корабли эти шли из Одессы до Владивостока. Там переселенцев принимало местное начальство. Выделяло им землю по едокам.

   Как это – по едокам?

   А сколько работников в семье было, столько и земли давали; по трид­цать десятин на душу.

   А нам в школе говорили, что по сто!

   Это сначала по сто давали. А потом народу-то поприбавилось, и ста­ли давать земли поменьше. Но это все равно очень много – считай, как весь наш парк в Северном. Даже больше. Вот и нашей семье – деду, его жене и детям – дали больше ста десятин недалеко от Амура на речке Аргунь, возле старинного села Албазино. Правда, тайга там была еще не­тронутая. Ну, так глаза боятся, а руки делают: деревья вырубили, пашню выжгли. Из деревьев дом построили. На деньги, что в переселенческой конторе выдали, купили лошадь, жнейку. Обжились потихоньку.

   В то время здесь многие богатством обзаводились: кто брался скот разводить, кто лесопилку строил. А кто и золото добывал – всего здесь было вдоволь. Только вот дед мой другой был. В их родной деревне, на Полтавщине, жил дьячок, учил грамоте крестьянских ребят. И деда нашего к чтению приохотил. Вот и читал он всю жизнь. Работу всю, что нужно, поделает, да и быстрее к книжке своей. Знаешь, как бабушка покойница, царствие ей небесное, злилась! Говорила: «Уж лучше бы пил. Так нет. Все деньги в доме на книжки изводит».

   А что плохого в книжках?

   Да ничего. Только бабушка хотела, чтобы в доме больше денег было. Чтобы родителя моего и его братьев-сестер учиться в город от­править. А дед все книжки читал, да спорил с соседом, какая вера луч­ше – православная или раскольничья (сосед из раскольников был)…

   Так он, дед наш, бедняком был?

   Как сказать? Для кого-то и бедняком. Тот сосед, который расколь­ник, потом в купцы выбился. Лесом со всем миром торговал. В граж­данскую где-то и сгинул. Да и у деда хлеба хватало. Одеты и обуты все. А на большее не выходило. Уж очень он читать и мечтать любил. Мы потом несколько лет с ним жили, после войны, так чего он только не рассказывал: про Византию, про крещение Руси, про Раскол и рас­кольников, про царя Петра и Наполеона. Все любил порассуждать о сути Руси, о том, как нам наш край обустроить, чтобы  всем счастливо жилось. Где ж там было богатству взяться? Зато в семье лад был. А от бедности ремесло спасало. Он ведь не только землю пахал – он по всем окрестным хуторам был лучший сапожник. Это на западе, за Ура­лом, крестьяне в лаптях ходили. А у нас – только в сапогах! В лаптях по тайге не походишь. Вот дед и тачал сапоги.

   Как тачал?

   Точно и сам не знаю. Говорили так – «тачал сапоги». С того семья и жила. Трое сыновей и две дочки.

   И твой папа?

   Да и он. Кузьма Евстратьевич.

   А он тоже был сапожник?

   Нет. Он очень всякую механику с детства любил. Жнейку еще маль­чишкой чинил. Она хорошая была, немецкая, фирмы «Кунст и Альберс». Вот эта фирма и продавала крестьянам технику, им нужную. А на Дальнем Востоке закупала пушнину, редкую рыбу, руду и везла в Германию… Знаешь на Муравьева-Амурского здание Центрального продовольственного магазина? Так вот, это их головной магазин и был на всем Дальнем Востоке. А отец техникой просто бредил. Когда началась война, и деда забрали на фронт, он весь дом обустраивал, налаживал всё. Соседям помогал. Соседи благодарили. Кто деньгами, кто и зерном или мясом. Кто чем мог. Да и братья, дядья мои, были ребята с детства работящие. Так войну и прожили. Бабушка моя и ее дети. Дед вернулся в восемнадцатом году. Время тогда было непо­нятное.

   А ты помнишь?

   Что ты? Меня тогда еще и в проекте не было. Отец мой еще только под стол пешком ходить перестал. Это мои бумаги помнят. Архивы.

   Что же ты их в компьютер не забьешь?

   Тогда, внучек, все волшебство и пропадет. Будет не живая история, а просто информация. А это – мне не интересно. Подожди минутку…

   Дед поднялся со стула, быстро прошел в кабинет и вернулся со стопкой бумажек.

   Видишь, это письма моего деда к отцу.

   А бабушке он не писал?

   Он всем писал. Но отец лучше всех умел читать. Вот он письма ему и адресовал. А отец уже вслух для всех читал. Он часто вспоминал, как они всей семьей садились вечером в горнице и читали письма с фронта. Он – чаще всех. За это его братья грамотеем и прозывали. А когда писем не было, то читали вслух по очереди дедовы книги. Ба­бушка пряла. Сестры готовили ужин. Братья тоже что-то по хозяйству делали. А кто-то один читал. Так вечера и коротали. Так вот. Вернул­ся дед, а вокруг такая неразбериха. Где свой? Где чужой? Непонятно. Бандитов развелось, как бурундуков в урожайный год. Как-то раз на­летели на хутор то ли красные, то ли белые…

   Дедушка, а твой дед был за красных или за белых?

   Да кто их тогда разберет? Белые – грабили, с японцами дружили, житья не давали. Так ведь и красные не без этого. Мальчишкам «без­головым» выдали револьверы и дали власть людей стрелять. Они и стреляли. Только что с японцами не дружили. Нормальные хозяева – те, кто своей спиной да головой от голодной жизни отошел, сам ел и людей кормил – у них все кулаками оказывались. Зато бездельники и пьяницы им свои были, бедняки. Вот и воевали красные с белыми, партизаны с японцами. Не поймешь, кто с кем. Кто-то из таких орлов на хутор и налетел. Отбились от них кое-как, только они все пожгли, порушили. И сенник, и скотный сарай, посевы все. Как корова язы­ком слизнула. Только дед-то с сыновьями тоже не пальцем деланный. Дали бандитам прикурить. Те бежали так, что пятки сверкали. Да что толку-то – зиму без хлеба и без сена для скота как скоротаешь? Только смерть впереди. Вот и решил дед с семьей в город перебираться. Хотели в Благовещенск – там тогда, вроде бы, сытнее было. Но не срос­лось. Переехали в Хабаровск. Сняли комнату. Пошли работать. Сам дед и мой отец – в железнодорожные мастерские. Остальные – кто куда смог.

   Как же они жили все в одной комнате?

  Семейные предания. Да уж. Не сладко после сельского приволья. Но тогда все несладко жили. С жильем в Хабаровске было непросто. То есть, купцы-то жили привольно – дома большие, рубленные, а то и каменные. А простой люд ютился в бараках – вроде сегодняшних общежитий. Только удобс­тва на улице. Впрочем, скоро богатых вывели. Только привольнее от того жить не стали. Многие вообще в конторах жили. Днем работает, а ночью дерюжку на свой стол кинет и спит. У наших хоть комната была, кровати у всех свои.

   Как же они зимой?

   Да как-то так и жили. Мылись в комнате в корыте. А мыться было обязательно всем – вши одолевали.

   Вши – это типа вирусов?

   Нет, внучек. Козявки такие вредные. От них болезни идут. Тиф. Страшная штука. Целые волости от тифа вымирали.

   Волости – это как сейчас области?

   Поменьше. Считай, районы. Но тоже горя хватало. Вот и старались мыться почище, белье стирать, себя содержать, чтобы такая зараза не завелась. Холодно, конечно. Но, знаешь, люди тогда привычные были, на мелочи внимания не обращали. Хлеб есть. Дети здоровы. Осталь­ное – пустяки.